Неточные совпадения
Так умный
врач глядит спокойно на появляющиеся временные припадки и сыпи, показывающиеся на теле, не истребляет их, но всматривается внимательно, дабы
узнать достоверно, что именно заключено внутри человека.
— Полно, — не спеша перебил его Базаров. —
Врачу непозволительно так говорить. Все признаки заражения, ты сам
знаешь.
— А
знаете, — сказал он, усевшись в пролетку, — большинство задохнувшихся, растоптанных — из так называемой чистой публики… Городские и — молодежь. Да. Мне это один полицейский
врач сказал, родственник мой. Коллеги, медики, то же говорят. Да я и сам видел. В борьбе за жизнь одолевают те, которые попроще. Действующие инстинктивно…
— Будучи несколько, — впрочем, весьма немного, — начитан и
зная Европу, я нахожу, что в лице интеллигенции своей Россия создала нечто совершенно исключительное и огромной ценности. Наши земские
врачи, статистики, сельские учителя, писатели и вообще духовного дела люди — сокровище необыкновенное…
Здесь замечу в скобках о том, о чем
узнал очень долго спустя: будто бы Бьоринг прямо предлагал Катерине Николаевне отвезти старика за границу, склонив его к тому как-нибудь обманом, объявив между тем негласно в свете, что он совершенно лишился рассудка, а за границей уже достать свидетельство об этом
врачей. Но этого-то и не захотела Катерина Николаевна ни за что; так по крайней мере потом утверждали. Она будто бы с негодованием отвергнула этот проект. Все это — только самый отдаленный слух, но я ему верю.
Был он
врач добросовестный, человек прекрасный и благочестивый, какой-то гернгутер или «моравский брат» — уж не
знаю наверно.
Лопухов положительно
знал, что будет ординатором (
врачом) в одном из петербургских военных гошпиталей — это считается большим счастьем — и скоро получит кафедру в Академии.
Наш доктор
знал Петровского и был его
врачом. Спросили и его для формы. Он объявил инспектору, что Петровский вовсе не сумасшедший и что он предлагает переосвидетельствовать, иначе должен будет дело это вести дальше. Губернское правление было вовсе не прочь, но, по несчастию, Петровский умер в сумасшедшем доме, не дождавшись дня, назначенного для вторичного свидетельства, и несмотря на то что он был молодой, здоровый малый.
— Тараса Семеныча вы
знаете? А это два купца Ивановых… три купца Поповых… старший городской
врач Кацман, а это его помощник, доктор медицины Кочетов… член управы Голяшкин.
Другой, страдающий кровохарканием,
узнав, что я
врач, всё ходил за мной и спрашивал, не чахотка ли у него, и пытливо засматривал мне в глаза.
В назначенный день, 13 августа, утром, смотритель тюрьмы,
врач и я подходили не спеша к канцелярии; Прохоров, о приводе которого было сделано распоряжение еще накануне, сидел на крыльце с надзирателями, не
зная еще, что ожидает его.
В Петербурге он был больше известен как
врач духа, чем
врач тела, и потому, по преимуществу, лечил женщин, которых сам очень любил и
знал их и понимал до тонкости.
На углу, в полупустом гараже мы взяли аэро, I опять, как тогда, села за руль, подвинула стартер на «вперед», мы оторвались от земли, поплыли. И следом за нами все: розово-золотой туман; солнце, тончайше-лезвийный профиль
врача, вдруг такой любимый и близкий. Раньше — все вокруг солнца; теперь я
знал, все вокруг меня — медленно, блаженно, с зажмуренными глазами…
Gnadige Frau сомнительно покачала головой: она очень хорошо
знала, что если бы Сверстов и нашел там практику, так и то, любя больше лечить или бедных, или в дружественных ему домах, немного бы приобрел; но, с другой стороны, для нее было несомненно, что Егор Егорыч согласится взять в больничные
врачи ее мужа не иначе, как с жалованьем, а потому gnadige Frau, деликатная и честная до щепетильности, сочла для себя нравственным долгом посоветовать Сверстову прибавить в письме своем, что буде Егор Егорыч хоть сколько-нибудь найдет неудобным учреждать должность
врача при своей больнице, то, бога ради, и не делал бы того.
Б. Что же касается, в частности, до находящегося на скамье подсудимых больного пискаря, то хотя он и утверждает, что ничего не
знал и не
знает об этой истории, потому-де, что был болен и, по совету
врачей, лежал в иле, но запирательству его едва ли можно дать веру, ибо вековой опыт доказывает, что больные злоумышленники очень часто бывают вреднее, нежели самые здоровые.
Его жене нездоровилось, и он пригласил меня,
узнав, что я
врач.
— Конечно, поприще
врача прекрасно, но я не
знаю, отчего же Владимиру Петровичу не идти по гражданской части, когда всеми средствами стараются, чтоб образованные молодые люди шли в службу.
Схватило. Вот черт! Экзотическое растение. Граф, коллега!
Знаете что, времени у нас вагон, до прихода гостей прошвырнемся в «Баварию». Пиво при тоске прямо
врачами прописано.
Андрей Ефимыч
знает, что при теперешних взглядах и вкусах такая мерзость, как палата № 6, возможна разве только в двухстах верстах от железной дороги, в городке, где городской голова и все гласные — полуграмотные мещане, видящие во
враче жреца, которому нужно верить без всякой критики, хотя бы он вливал в рот расплавленное олово; в другом же месте публика и газеты давно бы уже расхватали в клочья эту маленькую Бастилию.
Можно быть прекрасным
врачом — и в то же время совсем не
знать людей.
Мошка Гиршфельд, Иосель Зальцман, Иерухим Хайкл, Ицко Праведный и множество других жидов-акционеров (в числе их я
узнал некоторых зубных
врачей) расположились кругом стола и подтягивали.
Кто был старший
врач, он не
знал и рассчитывал на одно, что тот должен быть опытней молодых ординаторов.
«Черт
знает этих купцов, — размышлял он, — сегодня у него миллионы, а завтра — ничего!..» Приятная перспектива открывалась умственному взору красивого
врача: разоренная супруга — подержанная, больная, капризная и ревнивая!
— Такая минута, — ответил доктор. — Я держусь мнения, что
врач должен иногда смотреть на свою задачу несколько шире закона, хотя бы это грозило осложнениями. Мы не всегда
знаем, что важнее при некоторых обстоятельствах — жизнь или смерть. Во всяком случае, ему пока хорошо.
Полицмейстер отвел англичанина в сторону и долго очень горячо с ним разговаривал. Англичанин, по-видимому, не мог убедить полицмейстера и тоже выходил из себя. Наконец он пожал плечами и сказал довольно громко: «Ну, если вам угодно, так я вас прошу об этом в личное для меня одолжение. Я
знаю мнения его превосходительства, как его
врач, и ручаюсь вам за ваше спокойствие».
«Воспаление легких у меня, конечно, получится. Крупозное, после такой поездки. И, главное, что я с нею буду делать? Этот
врач, уж по записке видно, еще менее, чем я, опытен. Я ничего не
знаю, только практически за полгода нахватался, а он и того менее. Видно, только что из университета. А меня принимает за опытного…»
Девственный Бенни был для этого самый плохой компанион: он не любил и даже не выносил вида никаких оргий, сам почти ничего не пил, в играх никаких не участвовал, легких отношений к женщинам со стороны порядочных людей даже не допускал, а сам и вовсе не
знал плотского греха и считал этот грех большим преступлением нравственности (Артур Бенни был девственник, — это известно многим близко знавшим его лицам и между прочим одному уважаемому и ныне весьма известному петербургскому
врачу, г-ну Т-му, пользовавшему Бенни от тяжких и опасных болезней, причина которых лежала в его девственности, боровшейся с пламенным темпераментом его пылкой, почти жгучей натуры).
Секрет этот
знали и русские знахарки и обманывали им
врачей с блистательным успехом.
— Да вот, — продолжал он, опять открыв глаза, — вторую неделю сижу в этом городишке… простудился, должно быть. Меня лечит здешний уездный
врач — ты его увидишь; он, кажется, дело свое
знает. Впрочем, я очень этому случаю рад, а то как бы я с тобою встретился? (И он взял меня за руку. Его рука, еще недавно холодная как лед, теперь пылала.) Расскажи ты мне что-нибудь о себе, — заговорил он опять, откидывая от груди шинель, — ведь мы с тобой бог
знает когда виделись.
Сейчас фельдшер Петров отказался дать мне Chloralamid’y в той дозе, в какой я требую. Прежде всего я
врач и
знаю, что делаю, и затем, если мне будет отказано, я приму решительные меры. Я две ночи не спал и вовсе не желаю сходить с ума. Я требую, чтобы мне дали хлораламиду. Я этого требую. Это бесчестно — сводить с ума.
Да-с, но в то же время это показывает, что они совершенно не понимают духа времени: я, по моей болезни, изъездил всю Европу, сталкивался с разными слоями общества и должен сказать, что весьма часто встречал взгляды и понятия, которые прежде были немыслимы; например-с: еще наши отцы и деды считали за величайшее несчастие для себя, когда кто из членов семейств женился на какой-нибудь актрисе, цыганке и тем более на своей крепостной; а нынче наоборот; один английский
врач, и очень ученый
врач, меня пользовавший,
узнав мое общественное положение, с первых же слов спросил меня, что нет ли у русской аристократии обыкновения жениться в близком родстве?
История доселе остается непонятною от ошибочной точки зрения. Историки, будучи большею частию не
врачами, не
знают, на что обращать внимание; они стремятся везде выставить после придуманную разумность и необходимость всех народов и событий; совсем напротив, надобно на историю взглянуть с точки зрения патологии, надобно взглянуть на исторические лица с точки зрения безумия, на события — с точки зрения нелепости и ненужности.
Ей стало хуже. Осмотрев больную и
узнав, что она взволновалась от разговоров,
врач строго запретил говорить с ней, пока совсем не оправится.
Люди
знали бы, что каждый новый больной представляет собою новую, неповторяющуюся болезнь, чрезвычайно сложную и запутанную, разобраться в которой далеко не всегда может и
врач со всеми его знаниями.
Я ближе увидел отношение больных к
врачам, ближе
узнал своих товарищей-врачей.
— Да, говорит, его д-р N. лечил… Скажите, пожалуйста, доктор, отчего среди
врачей так много бессердечных, корыстолюбивых людей? Этот д-р N. приехал раз, осмотрел Васю; приглашаю его во второй раз, — я, говорит, уж
знаю его болезнь, могу и так, не видя, прописать вам рецепт…
Общество живет слишком неверными представлениями о медицине, и это главная причина его несправедливого отношения к
врачам; оно должно
узнать силы и средства врачебной науки и не винить
врачей в том, в чем виновато несовершенство науки. Тогда и требовательность к
врачам понизилась бы до разумного уровня.
Деревня, действительно, гибнет и вырождается, не
зная врачебной помощи. Но неужели причина этого лежит в том, что у нас мало
врачей? Половина русского населения ходит в лаптях, — неужели это оттого, что у нас мало сапожников? Увеличивайте число сапожников без конца — в результате получится лишь одно: самим сапожникам придется ходить в лаптях, а кто ходил в лаптях, тот и будет продолжать ходить в них.
Врачи не хотят идти в глушь, а хотят непременно жить в культурных центрах; понятно, что в этих центрах наблюдается перепроизводство, но перепроизводство это совершенно искусственное:
врачи в центрах голодают, а деревня гибнет и вырождается, не
зная врачебной помощи.
И там бедняк
узнает, что не всегда можно мыслить последовательно, что
врача за отсутствие бескорыстия можно упрятать в тюрьму, а все остальные люди пользуются правом невозбранно распоряжаться своим кошельком и трудом; за отказ в помощи умирающему с голоду человеку им предоставляется право ведаться только с собственною совестью, и если совесть эта достаточно тверда, то они могут гордо нести свои головы и пользоваться всеобщим почетом.
Та же гигиеническая выставка, так много показавшая, что дает медицина, для г. фельетониста не существует: из всей выставки он видит только этот «случайно найденный полип» и обливает за него презрением
врачей и медицину, даже не интересуясь
узнать, возможно ли при жизни открыть такой полип.
Мне кажется, основанием этому мне послужило то очень распространенное мнение, которое бессознательно разделял и я: «Ты —
врач, значит, ты должен уметь
узнать и вылечить всякую болезнь; если же ты этого не умеешь, то ты — шарлатан».
Как же в данном случае следует поступать? Ведь я не решил вопроса, — я просто убежал от него. Лично я мог это сделать, но что было бы, если бы так поступали все? Один старый
врач, заведующий хирургическим отделением N-ской больницы, рассказывал мне о тех терзаниях, которые ему приходится переживать, когда он дает оперировать молодому
врачу: «Нельзя не дать, — нужно же и им учиться, но как могу я смотреть спокойно, когда он, того и гляди, заедет ножом черт
знает куда?!»
Я решительно потерялся и не
знал, как понимать мне Кузьму: виновность свою он отрицал безусловно, да и предварительное следствие было против его виновности: убита была Ольга не из корыстных целей, покушения на ее честь, по мнению
врачей, «вероятно, не было»; можно было разве допустить, что Кузьма убил и не воспользовался ни одною из этих целей только потому, что был сильно пьян и потерял соображение или же струсил, что не вязалось с обстановкой убийства?..
Кое-как я нес свои обязанности, горько смеясь в душе над больными, которые имели наивность обращаться ко мне за помощью: они, как и я раньше, думают, что тот, кто прошел медицинский факультет, есть уже
врач, они не
знают, что
врачей на свете так же мало, как и поэтов, что
врач — ординарный человек при теперешнем состоянии науки — бессмыслица.
Древнерусские иноки-целители не
знали платы за лечение; они были «
врачами безмездными».
«Читая эти два описания, — говорит профессор В. А. Манассеин, — не
знаешь, чему более дивиться: тому ли хладнокровию, с которым экспериментатор дает сифилису развиться порезче для большей ясности картины и «чтобы показать больного большему числу
врачей», или же той начальнической логике, в силу которой подчиненного можно подвергнуть тяжкой, иногда смертельной болезни, даже не спросив его согласия.
На другой день Великой пречистой третьему Спасу празднуют. Праздник тоже честно́й, хоть и поменьше Успеньева дня. По местам тот праздник кануном осени зовут; на него, говорят, ласточкам третий, последний отлет на зимовку за теплое море; на тот день, говорят,
врач Демид на деревьях ли́ству желтит. Сборщикам и сборщицам третий Спас кстати;
знают издавна они, что по праздникам благодетели бывают добрей, подают щедрее.
Человек без вести пропал в доме! Горданов решительно не
знал, что ему думать, и считал себя выданным всеми… Он потребовал к себе следователя, но тот не являлся, хотел позвать к себе
врача, так как
врач не может отказаться посетить больного, а Горданов был в самом деле нездоров. Но он вспомнил о своем нездоровье только развязав свою руку и ужаснулся: вокруг маленького укола, на ладони, зияла темненькая каемочка, точно бережок из аспидированного серебра.
Старик Гриневич,
врач старого закала, лечивший людей бузиной да ромашкой, и то перекрестясь, и писавший вверху рецептов: «cum Deo», [с Богом (лат.).] разведав, в чем заключается вина Иосафа Платоновича, и
узнав, что с ним и по его вине обречены к страданиям многие, поморщился и сказал дочери...